Нет ничего загадочнее и таинственнее, чем нелепая скульптура писающей женщины. И нет ничего прекраснее, чем расслабленно наблюдать со стороны из укрытия за опусом мочащейся жены, подруги или вовсе не знакомой дамы. И действительно, сама статуя бюста писающей павы – это не что иное, как мыслительница, как доктор физико-математических наук, скрючившийся в измученных просторах малогабаритной кухни над своей диссертацией. Как гибкая цирковая гимнастка, пытающаяся влезть с головой в маленький чемодан, да ещё и растянуться в нём, чтобы было удобно лежать и вертеться время от времени. Смотришь на всё это и диву даёшься!

Сколько же надо предусмотреть разных нюансов: например, чем потом вытереть рабочую поверхность бильярдного стола, что подложить под французский балкончик, как на место всё ладно одеть и чтобы ничего не вылезло, не завернулось, не проступило где не нужно, а где нужно слегка намекало бы на тонкую фривольность для соблазна противоположного пола. Следующая не маловажная проблема данного произведения. Как и на основании чего выбрать подходящее посадочное место для проекционно-фундаментального приседания и сброса бурлящих потоков, дабы не забрызгать белоснежные опоры чуда-машины. Кошмар! Что? Кошмар говорю! Ведь это, наверное, удобнее делать под горку, на рыхлую почву либо в канавку? Кошмар! Смотрим внимательно дальше и восхищаемся. Озабоченная объектовщица помыкалась, помыкалась и успокоилась. И вот место выбрано, безопасность гарантирована женской интуицией, сопутствующие товары зажаты в руках, под коленками, следовательно, можно начинать творить.



Началось. Вратарь смотрит задумчиво только вперёд и раз в пять секунд под ноги, как бы контролируя и заодно одобряя происходящее явление. Хоккейный голкипер ни на что не обращает внимания, ничего не видит вокруг себя и ничего не слышит, как глухарь во время токовища. Он весь внутри себя, сгруппировался и медленно покачивается взад и вперёд, прорезая горячей струёй усталую поверхность земли. Наблюдая из укрытия невозможно понять, откуда льётся столь шипящая водяная струя, наводя наблюдателя на мысль, что льётся она узким ребром отовсюду, от пуговки пупка до кнопочки попки. Кошмар! Что? Кошмар говорю! Вот в этом то и есть вся прелесть, загадка, красота механической функции воспроизводства сексуальной ситуации совмещённой с художественным мастерством.

Как же хочется в этот момент с радостным воплем выскочить из тайника и страстно набросится на этот щекастый колобок в оборочках. Продегустировать его затёкшими руками и пересохшими губами с языком. Раскатать испуганную красавицу по матушке земле, раздевая трепетно, ласково. Вот она, перед глазами скатерть самобранка во всей своей красе с вилочками и тарелочками, с салфеточками и платочками, с первым, вторым и третьим блюдами.

А вы говорите кошмар! Нет, не вы это говорите, а я? Да? Кошмар! Но держим себя в руках, не будем мешать физически игре театру одного актёра, а визуально мы не мешаем этой постановке, ведь мы находимся за декорацией. Пусть наш гадкий утёнок спокойно сотворит невозможное, а затем превратится в белую лебёдушку и полетит себе дальше на цветущие луга, синие озёра, даря радость и оставляя надежду нам, серым аистам.

Боле Либоле