Не все так хорошо, как кажется

Прошло года 3 в Сидар-Сити. Мы стали настоящими американками, только мама больше не выглядела счастливой. Частая грусть, задумчивость и даже апатия стали её спутниками. Глаза её оживали только при виде меня, и когда она говорила по телефону с Россией. Папа объяснял это глупой ностальгией, но мне, не все знавшей, казалось, что это из-за него. С ним она разговаривала тихим, послушным голосом, не переча ни в чём. Простые, беспричинные радости покинули её. Папа же продолжал усиливать контроль нашей жизни, не терпя возражений и наличия собственного мнения.

Думаете, выросши, я потеряла интерес к чужой интимной жизни? Да, у меня теперь была своя насыщенная подростковая жизнь: будучи коммуникабельной дочкой богатого папочки, я легко влилась в круг местной золотой молодежи. Школа, фитнес, подружки, вечеринки с разрешения папы, экскурсии с классом, первые мальчики, первые невинные отношения – скучать мне не приходилось.

Я всеми силами пыталась развеселить маму, вытянуть её из тоски по простому семейному счастью (это я теперь понимаю), где супруги любят, не давя друг на друга. Я таскала маму с собой на фитнес (отчим поощрял это, сам не вынося спорта). Мы бегали по вечерам, много разговаривая по душам (мамочка никогда не критиковала папу, вообще избегая опасных тем), папа нанял ей тренера по йоге, заставив заниматься дважды в неделю, и даже иногда, вне строгого графика, устраивал ей шопинг.

Меня он так не баловал: на каждое несанкционированное свидание приходилось вырываться с боем и долгими уговорами. Он возил её на уикенды в большие города, где мы мечтали побывать, живя в России: Нью-Йорк, Лос-Анджелес, Вашингтон. Оттуда она возвращалась иногда довольная, но не всегда, и вновь погружалась в состояние привычной, тщательно скрываемой грусти и недовольства своей жизнью.

Отчим же по-прежнему был всем доволен и полностью удовлетворен. Я это точно знала, поскольку с возрастом мой интерес к запретам только усилился. Отчиму было чуть за 40, маме – за 30, он был полон мужских сил, она – по-девичьи привлекательна. Тесно прижавшись к заветной двери и не вынимая руки из мокрых шортиков, я с неослабевающим интересом, жадно следила за постельными битвами родителей, так как с годами у папы усилилась тяга к маминому стройному, по-прежнему молодому телу. Улегшись на маму и распластав её на постели, отчим мучит её нескончаемым кунилингусом.

Она трепещет под ним, перебирая ногами, сдавленно кричит, стараясь не выпустить его член изо рта. Я жадно ловлю каждый доносящийся звук, внимательно запоминаю каждый изгиб их тел, представ¬ляя, как некий мужественный, воображаемый пока герой так же неистово любит меня, заставляя так же сладко стонать. Вкусно облизнувшись, отчим встает с мамы, целует её мокрое лицо, подкладывает подушку ей под запрокинутую голову и вновь вводит пенис ей в рот.

Сжав ей шею, он сперва неспешно, потом ускоряясь, стукая её мошонкой по лицу, долго долбит членом её рот. Она пытается стонать, отталкивает его, потом обнимает, вновь толкает; он сильно сжимает её груди, крутит темные соски и, нагнувшись, удерживая её за шею прижатой к паху, мастурбирует её вытянутой рукой. На мгновения мама замирает, широко раскинув ноги и перестав сопротивляться, потом начинает мелко дрожать, дальше её трясет всю (оргазм! тогда я уже знала это, видела в фильмах). Отчим ни на минуту не останавливается, толкаясь в её влагалище и во рту. Прижав её голову к паху, он дрожит и ревет над ней; мама сжимает и подтягивает к животу ноги. Дальше как всегда он ложится на неё, целует и обнимает. Она лежит с отрешенным лицом, раскинув руки, иногда обнимает его.

То, что завораживало и очаровывало меня, чего так жаждало мое распалившееся воображение, вовсе не радовало маму. Теперь я понимаю, что дело в различии темпераментов и ожиданий от партнера. Супружеские стремления в сексе должны быть едиными, чего не было у мамы. Её не привлекал страстный и разнообразный секс, она не испытывала полного удовлетворения от частых занятий любовью, для неё они и любовью-то не были, так – повинность. И главное – она так и не смогла полюбить отчима, а для неё это было главное в плане интима: мама была бы счастлива чувствами, а их-то и не было! Поэтому её стоны и крики не были криками радости, только – боли.

Когда отчим долго целовал и раздевал её, она не пылала страстью. Когда клал её бедра на подлокотник дивана или кресла (чтоб были повыше) и лизал, сосал её вагину, она билась не сколько от страсти, скорее от дискомфорта. Когда стоя или сидя рядом, сильно и быстро толкал в её оба отверстия, вместе или попеременно, пальцы или кисть, это она воспринимала не как изощренную ласку, но как пытку. И кричала от боли, но не прерывала сеанса мастурбации, т. к. отчима это страшно заводило.

На его-то лице выражались какие нужно эмоции: похоть и удовлетворение от соития с желанной женщиной – у меня сомнений в этом не было. Заставив маму кончить несколько раз, исцеловав её губы, он притягивал её лицо к своему паху: или сидя на кровати, кресле, или удобно разлегшись, или нависнув над лежащей и запрокинувшей голову мамой, или сидя у неё на груди. Перебирая её волосы или сжимая небольшие груди, довольно улыбающийся папа (так я его звала со дня свадьбы) снисходительно наблюдал за мамиными старательными оральными ласками. Когда ему хотелось большей страсти, он сжимал ей виски, отталкивал её отбивающиеся руки и с печатью наслаждения на лице долго и глубоко, с силой вгонял толстый член маме в горло, так, что её шея то расширялась, то сжималась. Я только сначала, тогда, давно боялась, что мамочка задохнется.

Потом привыкла, как и сама мама, научившись терпеть и проглатывать его сперму. Если отчим кончал маме в рот, то, уставший, он ложился и просил маму о массаже. Мама гладила все его тело, массировала спину и грудь, он, смеясь, тянул её соски, разминала ему ступни, пятки, добиралась до бедер и живота, и начинался очередной сеанс секса. Он любил брать её сидя, на корточках или стоя, лежал только на спине – скорее всего из-за лишнего, прибавлявшегося с годами веса.

Обожал держать её за поднятые ноги и, сведя или широко разведя их, сложив её пополам, ритмично или с различной скоростью вталкивать в неё член. Он крутил как хотел тонкую мамину фигурку на толстом пенисе, с легкостью поднимая и передвигая её бедра на себе. Когда мама лежала под ним на животе, разведя ноги, или стояла на коленях, принимая в одну из дырочек его быстро или медленно снующий член, на её лице было выражение страдания. Если же она сидела или лежала в его объятиях или прыгала на нем, то улыбалась, глядя ему в глаза – по его желанию.

Наполнив её отверстие семенем, он твердил ей о любви и требовал от неё аналогичного ответа. Она устало, едва шевеля искусанными губами, уверяла его в своих чувствах. Даже я сомневалась в искренности его слов, считая папу большим лицемером. Он хотел послушную и сексуальную женщину-ребенка и имел её.

Что скрывает российская ночь



Началом конца была давно просимая нами поездка в Россию. Мне было лет 15, когда отчим сдался маминым уговорам и, пожалев её, тоскующую, взял тур на нашу родину. Москва-С.-Петербург-Киев - недельная поездка закончилась быстрее, чем мы в неё собирались. В нашу родную провинцию мы заскочили на 1,5 дня – о более длительном пребывании в маленьком городе он и слышать не хотел.

Желая прослыть щедрым и родственным, а также успокоить расстроенную маму, он подарил всем нашим близким по нескольку сотен долларов. С бабушкой мама съездила в магазин и накупила не очень-то нужной той бытовой техники; она догадывалась, что часто помогать ей не сможет. Почему-то и бабушке американский зять не слишком понравился, может, она увидела грусть в маминых глазах. Она пыталась тайком расспросить меня, но что я могла ей рассказать? Про сексуальную требовательность отчима?! Наврала бабуле с три короба, что все просто отлично.

И на неделю мы улетели в Крым, который мама любила и где раньше отдыхала целых 2 раза. Это был подарок папы, и мама была счастлива. Сначала… Там к нам неожиданно присоединился папин сын Ли, сюрпризом это было только для нас, просто отчим не стал нас заранее просвещать. Родители поселились в просторном красивом номере, нам с Ли сняли сдвоенные апартаменты попроще, с общей прихожей и санузлом. В первый день мама веселилась, как ребенок, мы с ней обошли почти весь город, она вспоминала прошлое. Но с каждым днем она все более мрачнела, всё менее радовалась. Причины я не знала, а она не говорила, притворяясь беззаботной. Отчим же был подчеркнуто нежен и внимателен к ней, да так, что даже я заподозрила его в неискренности. Один Ли был беззаботен и сосредоточен на … мне.

Сильной приязни я к нему не питала, но вынуждена была соблюдать статус-кво, т. к. мы жили практически вместе. Ему было за 20, он все более походил на отца тяжеловесной фигурой и вкрадчивыми манерами. Настойчиво проявлял ко мне интерес, в том числе и подсматривая за мной в ванной и в номере. Не раз как бы случайно входил в незапертый по рассеянности номер и предлагал помощь в переодевании. Танцевал, пытаясь прижаться ко мне на дискотеках, где не отходил от меня ни на шаг – так велел отчим и запретил мне куда-либо ходить одной. Так и таскался за мной везде, держа меня за руку или обнимая. Ночью он куда-то уходил, я слышала, на вопросы отвечал враньем – было понятно.

Видя мамино подавленное состояние, я пыталась по старинке подслушать у них под дверью номера, рискуя нарваться на постояльцев. Дверь была заперта, и почти ничего не было слышно. Так, звуки, шорохи, ничего необычного, но ведь что-то же происходило!? И все-таки я дождалась, и однажды дверь в их номер подалась мне навстречу. Я тихо миновала темную прихожую и прижалась к двери, пытаясь её приоткрыть. При свете ночников папа прижал маму к балконной двери лицом и овладевал ей сзади, сжав груди. Четко я видела только папу, его двигающийся зад и поднятые руки.

Я не слышала, что происходило сзади меня, и испугалась, когда меня схватили за руки и зажали рот. Чьё-то большое тело прижало меня к родительской двери, и голос Ли спросил в ухо, хочу ли я войти к родителям и что я им скажу. Ещё он прибавил, что это нехорошо, как будто я сама этого не знала. Оцепенев от неожиданности и страха, я замерла под дверью, и брат, тесно прижавшись ко мне, обняв за шею и талию, внимательно наблюдал за совокуплением наших родителей. Видно устав иметь маму традиционно, отчим уложил её спиной на подлокотник кресла, поднял ей ноги и пригнул их к груди. Потыкав маме между ягодиц пальцем, он ввел туда член и медленно, со вкусом заскользил в ней. Мама тяжело дышала и стонала, но старалась терпеть. Тогда мне казалось, что это ужасно больно! Сдавивший меня Ли дышал, как паровоз, и мне в попку упиралось что-то твердое. Хотела бы я не подозревать, что это было! Папа меж тем громко кончал в мамин зад, гримаса исказила её лицо. Утихнув, не вынимая пениса, отчим принялся поглаживать мамину промежность, распахнутую перед ним. Велев маме держать разведенными свои ноги, возбуждая умелыми пальцами, он вел её к бурному оргазму.

Не дожидаясь окончания волнующей сцены, Ли потащил меня в наш номер. Притихшая и испуганная внезапным разоблачением, я не сопротивлялась. Как заторможенная, на ватных ногах притащенная братом в наш номер, позволила ему притиснуть себя к стене и впиться в свой рот. Он яростно терся об меня всем телом и почти кусал мои губы и язык. Я плохо соображала, поглощенная мыслями о своем позоре, и совсем не противилась. Он шептал мне в ухо, какая я испорченная и развратная, хотя такой я была только в своих мыслях. Прижав меня к себе за попку, он вдруг задрожал и укусил меня в плечо.

Постояв так, он опустил руку вниз, раздалось кликанье, затем он мгновенно стянул с моих плеч ночной топик, обнажив грудь, и, отскочив и вытянув вперед руку, защелкал. Ошарашенная, ни к чему не готовая, разумеется, я ничего сразу не сообразила и стояла, безвольно опустив руки. Он деловито спрятал телефон, так же спокойно одел мне топ и подтолкнул в свой номер. Вся сцена проходила в полном молчании. Он вышел и зашагал по гостиничному коридору в сторону номера родителей. Какое-то время я столбом стояла посреди номера, в голове было одновременно и много мыслей, и как будто ни одной ясной. Какая-то муть! Заметив, что моя промежность влажная, я побрела в ванную и, запершись непонятно от кого, ведь Ли ушел, встала под струи воды и наконец-то, заплакала. Как я могла так глупо попасться, и кому!? Кто теперь поверит, что я и впрямь не испорченная!? Он тискал и целовал меня, и, кажется, даже кончил на мне!? А я все это позволила. Последней мыслью в ванной было, что Ли - вылитый отец, которого я знала с потайной стороны.

Оставшиеся дни в Крыму и я, подобно маме, чувствовала себя не в своей тарелке. И отчаянно притворялась, что все отлично, да-да, точно, как моя мамочка. Ли практически не доставал меня, но всячески демонстрировал на людях нашу с ним братскую дружбу. Приходилось терпеть его потные руки на своих плечах и талии. Еще он взялся делать мне на пляже массаж и смазывать спину, живот, плечи и ноги кремом от загара, как папа маме. И мне пришлось ответить тем же: папа с удовольствием фотографировал нас, указывая маме, как хорошо дружат их дети. Как-то показательно спокойно мама послушно кивала ему в ответ. Распустил руки Ли только в самолете.

Сидели мы рядом, сзади родителей, лететь далеко, ночь; он попросил плед. Накрыв нас с головой, он потянулся ко мне с поцелуем, тут впервые я начала молча отбиваться. Притянув меня к себе за шею и сдавив её, он прошептал о тайне, которая связывает нас и которую он хранит. Потом прибавил, что любит рассматривать мои приватные фото в своем телефоне. Я опустила руки, и он всасывал мои губы долгое время и, разумеется, лапал грудь.

Опустив с голов плед, положил мою голову к себе на плечо, прижался ко мне и расстегнул мои брючки. Запустив руку в них, потом и в трусики, раздвинул мои ноги и устроил её там, потирая и поглаживая промежность. Если поцелуй парня был для меня не первым, то мужская рука между ног - впервые. Вспоминаю, какой же дурочкой я была, желая поскорее заняться любовью с сильным мужчиной! Вот я на шаг от занятий любовью, и сильный мужчина желает меня, но как же мне мерзко! И мужчина не тот, и желания вовсе противоположны, и ничего не сделать!