Это было удивительное время невероятных событий, происходивших со мной в те серые осенние дни начала двухтысячных. Энджел, татарка Анжела, грязная тварь из самых отъетых закоулков Москвы, которую я ждал на вокзале с самого раннего утра, разбившая мне сердце своей холодностью и похотью, граничащей с патологическим каннибализмом.

5:36 утра, отвратительный голос громкоговорителя объявил прибытие поезда и внутри меня всё сжалось. Я знал, что будет дальше, я помнил свой последний визит в Златоглавую и чем он кончился, но это совсем другая история.Теперь был мой черёд и я был в курсе, что она не сможет пропустить этой возможности.

Где-то за плечами был сырой Невский, вялые алкаши, просящие десять рублей, сонные такелажники и один скучающий мент, а я уже шёл по пахнущей углём платформе, наблюдая издалека за чернеющим хрупким привидением с кофром в одной руке и зонтом в другой. Взгляд чёрных татарских глаз из под капюшона, вкупе с тщедушностью и тонкими, как шрам от бритвы губами - придал этому утру ещё более сладостный оттенок. Я не заметил, как закурил, подходя к ней всё ближе.

- Привет! - начал я издалека. - Рад видеть. - в собственной интонации я обнаружил нотки подобострастия.

Она промолчала и только положила зонт в сумку, закинув её на плечо.

- Энж, привет.

- Куда пойдём? - она вытащила из кармана плаща пачку "Житан" и ловко прикурила от каких-то барных спичек.

- Поедем ко мне. Машину я не глушил - стоит у вокзала.

- Нет. Обратный поезд через час.



Толстая тётка за столом вокзального отеля, радостно персчитывала сторублёвые бумажки, когда мы вошли в неказистые интерьеры постсоветского пространства и Энджел бросила свои вещи на пыльный ковролин.

- Ты уехал, скотина. - прошептала она, скидывая серый сырой плащ. - Я пыталась тебя образумить, а ты - уехал.

Только сейчас я понял, что она одета так, как будто пять минут назад жарила яичницу на своей маленькой кухне - бесформенная юбка, застиранная зелёная кофта, ни косметики, ни духов.

И тут мной овладел непонятный дьявол, который уже сам, по-моему, не понимал что делает. Резким толчком я швырнул Энж на лакированный совковый стол и задрал юбку, онаружив белые кружевные трусы, тут же сорванные и брошенные на пол. В данной ситуации меня не интересовало её лоно, до сих пор не пойму почему. Карго моментально оказались на полу и я держал в руке багровый член.

Я вошёл резко и с силой, мне было всё равно - влажно там или сухо, но она удержала крик и я смог услышать лишь тихий стон и поскрипывание белых, чуть прозрачных зубов. Она тряслась от боли и вожделения. Я всё глубже входил в её попку, продираясь сквозь мышцы и сухость её кишки. Я хотел только её крика, но она молчала, лишь еле слышно поскуливала и впивалась ногтями в углы скрипучего стола.

Когда я кончил, то развернул её к себе и как следует врезал по заплаканному бордовому лицу.

Я уходил в сторону Литейного, наблюдая просыпающийся город и первые автобусы. Питер просыпался и потягивался. Дико захотелось курить и я достал сигареты и зажигалку. Зиппо не очень удобно держать, не имея мизинца, который когда-то был откушен женщиной из Москвы.