Удивительная штука - жизнь. Мы познакомились в стройотряде. Тот, кто проходил, тот знает. На мой взгляд, он здорово выделялся на фоне остальных. Точнее на фоне сексуально озабоченных первокурсников. Это был парень без своей девушки. Ну и что такого, таких как он на первом курсе - пруд пруди. Он ни к одной не клеился! И это чепуха, вещь заурядная, если бы не его удивительная способность находить общий язык с любой особью женского пола. Девчонки и не только, могли болтать с ним часами. Если бы я не был в то время так решительно настроен атеистически, я бы не нашел лучшего сравнения - исповедовались.
     Стройотряд в то время - хорошая возможность подзаработать а нам, как "молодым", само собой досталась совсем не денежная обязанность сторожей. Участок был километров за десять. Мы с Олегом торчали там по неделям. Вот тогда то и узнал я некоторые удивительные подробности его школьной жизни.
     
     Лет через пятнадцать я встретил уже бывшего дипломата, человека весьма образованного (два верхних образования и четыре языка) в качестве мастера производственного обучения. По совместительству он читал лекции в нашем министерстве. Мы долго сидели на кухне его "хрущевки" запивая воспоминания чешским пивом, антиалкогольная компания только набирала обороты, и беседовали "за жизнь". Беседа была далека от женщин и религии, а посему бессмысленна.
     И вот теперь, узнаю в одном из "серых кардиналов" нашей политики:
     А что, в то время мы были молоды, и с поправкой на эпоху, это было довольно круто. Тем более в то время Олежка никогда не врал, дай ему бог здоровья:

     О потере невинности и прочих глупостях...

     Она называла его Олежек. Высокая, вровень с ним, стройная до невозможности. Она говорила - Олежек и прижималась к нему вся. Так уменьшительно ласково его называла мама еще во времена детсада.
     Гад Валерка! Студент чертов. Он устроил это так, как учат плавать. С размаха туда, где поглубже и валяй, греби. Или пускай пузыри. Гад Валерка, наперед знал, чем кончится этот вечер. И молчал. Любитель сюрпризов.
     В комнате полумрак и не видно как пылают уши Олежки. Они танцуют уже полчаса, и Ника все жмется к нему всем телом. Наверное, после "сухарика".
     Вино совершенно не сладкое, но после него Олежке стало тепло и весело. От этой пай девочки пахнет вином и сигаретами. Когда они с Валеркой нырнули из коридора в этот полумрак, их встретила тихая музыка и две девицы, поджидающие их на диване. Насколько Олег их разглядел, обе были Валеркиными ровесницами. Длинноногими и без комплексов. Теперь и не вспомнишь, о чем болтали в тот вечер. Олежка до этого спиртного не пробовал, разве что дома из бара, украдкой. Вино было не сладким, но стало весело и тепло. Танцевать Олежка умел. Можно сказать на профессиональном уровне. Только Ника не столько танцевала, сколько прижималась к нему, так что настоящий класс показать было невозможно. Он чувствовал, как пламенеют его уши, как прижимается ее нога к его бедру как сладко ее дыхание. Она и танцевать толком, пожалуй, не умела. Даже пыталась пару раз "вести" его. Ну, нет, в танце Олежка был мужчиной на все сто, и она с видимым удовольствием покорилась его умению вальсировать. Только скоро выяснилось, что, умея прекрасно танцевать, Олег совершенно не умеет целоваться. И тогда Ника решила немедля ликвидировать этот серьезный недостаток пятнадцатилетнего пацана и провести соответствующее занятие прямо во время танцев. Ника оказалась самозабвенной учительницей, и Олежка задыхался и млел от ее коварных и умелых губ. Вдруг до него дошло, что он один в комнате с классной и доступной девушкой! Шустряк Валерка "затанцевал" Сонечку в соседнюю комнату и, похоже, времени зря не теряет. Ну и черт с ними.
     - Олежек, налей мне еще сухарика, - попросила Ника.
     И пока он возился с около столика, уютно устроилась на диване вытянув стройные, белеющие в полутьме ноги. Она нетерпеливо похлопала ладонью рядом с собой и он , протянув ей бокал , присел на краешек дивана . Сумерки вползали в комнату мимо раздвинутых штор и вино едва угадывалось за тонким стеклом. Девушка отпила половину и поднесла влажный край бокала к его губам. Она слишком быстро наклоняла его, и Олежка запрокинув голову судорожными глотками проглатывал его содержимое. Струйки вина текли по его подбородку. Наконец он получил возможность посмотреть вниз, скользнул взглядом по мячикам грудей приподымающих кофточку, ниже... Ее бедро прижалось к нему, колени вызывающе раздвинулись, и без того короткая юбочка, задралась, открыв его жадному взору упругие линии бедер. Без колготок ее кожа, казалось, светилась беззащитным завораживающим светом. Это так походило на бессловесное приглашение , что тело юнца с готовностью ответило согласием . Оно уже не повиновалось стыдливому ропоту рассудка. Олежка обхватил ее руками и впился в ее раскрытые губы. Будь что будет, он с готовностью доверился предопределенному ходу событий.

     От нее веяло чистотой и свежестью. Ее теплые, атласные губы ответили на поцелуй, руки охватили его шею, а диван вдруг заурчал электрической начинкой и вместе с ними, плавно поехал от стены, раскладываясь в широкое мягкое ложе. Не обращая внимания на робкие протесты, Ника принялась раздевать юнца и первым делом, расстегнув ширинку, высвободила его нетерпеливого дружка... Олежка холодел при мысли, что может вспыхнуть свет и все это действо обнаружится на потеху маленькой кампании. Но свет не вспыхнул, и скоро они лежали на диване уже нагишом. Тут до него дошло, что за стеной занимаются тем же самым! Он полностью покорился своей очаровательной наставнице и только беззастенчиво лапал ее во всех доступных местах. А доступно было все, и Олежка совершенно ошалел от свалившегося на него счастья. Закинув руки за голову, Ника царственно раскинулась по центру этого необычного ложа, и с улыбкой принимала его неуклюжие ласки и страстные поцелуи. Пару раз он схлопотал за попытку засосать ее прекрасную шейку, подобно юному Дракуле, и перешел к более невинным поцелуям, но более дерзким ласкам. Она не препятствовала его любопытным пальцам, заползавшим в ложбинку между бедер, и даже слегка раздвинула их, когда они забрались в шелковистый кустарник на лобке. Затем они ненадолго задержались у набухающего бутона наружных половых губ и, дрожа, легко проникли внутрь! Юный храбрец затаил дыхание.
     Ему показалось, что горячая, мягкая как сливочное масло расщелина упруго сжимается, выталкивая и не пуская робкие пальцы. Он еще крепче прижался к ней и метнул быстрый взгляд на запрокинутое лицо девушки. Ника заморгала длинными, кукольными, черными, как испанские веера ресницами, которые резко выделялись на белеющем в сумерках лице. Ресницы поднимались и опускались так медленно и плавно, что казалось сейчас из ее чересчур правильной груди послышится четкое - "ма - ма".
      Как у пупса. Но ни одна , ни одна кукла не выглядела так соблазнительно и похотливо! Она ждала, и будь Олежка более опытным в этих делах, он бы понял, что его подружка давно "готова".
     Едва он навалился на нее, как ноги прелестницы взметнулись вверх, охватили его бока и скрестились на его напрягшейся спине. От волнения он никак не мог попасть куда надо, а коварная наставница не позволяла пустить ему вход руки и, хихикая, даже старалась увернуться. Олег вконец озверел и таранил своим одеревеневшим пенисом наудачу! Она вдруг ойкнула, спасая свою попочку, и добавила удивленно:
     - Ого!
     Напор отчаявшегося юнца не пропал даром, и вскоре она сама заюлила задом, подводя его к желанной цели.
     Наконец свершилось!
     Было немножко больно и кончилось, вернее он кончил невероятно быстро и замер в испуге. Все?!
     Чуть не сбежал от стыда, но Вероника не выпустила его из объятий и продолжала ласкать, как не в чем не бывало. И обнаружилось, что можно продолжать, да еще как! И юнец продолжил. Он в диком темпе двигал крепким задом, словно пытаясь вколотить ее в постель. Кончал, постанывая от сотрясавшего его оргазма и не останавливаясь, начинал все сначала. И так раза три! Положив руки на потные Олежкины плечи, она молча выдерживала его сексуальный натиск, только время от времени, сгибала и разгибала ноги в коленях и даже помогала ему, двигая задом навстречу, когда темп снижался до разумных пределов. Наконец Олежка успокоился и свалился рядом, а она, как ни в чем ни бывало, поднялась и голышом вышла из комнаты.
     Опасаясь подвоха, наш юнец вскочил и принялся искать в впотьмах свою одежду. Было достаточно темно, и плавки никак не находились. Пропали. Оставалось натянуть джинсы прямо на голое тело, на бедра и живот липкие от обильной спермы. Джинсы нашлись быстро, но надеть он их не успел.
     Неожиданно вспыхнул свет, и на пороге комнаты возникла подружка Ники - Сонечка, тоже голышом. Грациозно изогнувшись она ненадолго замерла в дверях демонстрируя свое красивое спортивное тело. Тонкая, гибкая талия, длинные стройные ноги высокая девичья грудь и втянутый живот с небольшой вороночкой пупка обрамленный снизу полупрозрачными завитками чуть влажный волос. Словно на подиуме, она неспешно пересекла комнату и, повернувшись с изяществом топ модели, остановилась перед сидевшим на краю ложа Олежкой. Легким толчком она дала ему понять, что теперь пора ему лечь на спину, а когда он, повинуясь, повалился прямо на мокрое и липкое пятно, пустила в ход нетерпеливые пальцы. Только ласки в них было не более чем не более чем в...
     Первым делом они деловито отерли следы спермы с олежкиного конца олежкиной же майкой лежавшей рядом с диваном. Ищущие, наглые они оценивающе помяли торчащий пенис и пробежали по нему словно по флейте, затем один из них постучал по его головке как по микрофону. Она встала над ним на четвереньки, плотно стиснув его бедра своими ногами. Ее длинные волосы щекотали его шею, грудь и Олежке вдруг захотелось потрогать ее коричневые соски. Под его пальцами они мгновенно напряглись и затвердели, а готовая к любовной схватке пантера плотоядно облизнула нервные губы. Уж она то знала, чего хотела, и что сможет взять у него ...
     Привычным движением Сонечка придержала кончиками пальцев подрагивающий от нетерпения член и "наделась" на него, словно мягкая, теплая перчатка на руку, а ее половые губы расплылись "в поцелуе" у его основания. Словно устраиваясь поудобнее, она для начала подвигала упругими ягодицами из стороны в сторону и вдруг принялась вытворять такое, что бедняжка заойкал. Он почти тотчас же сфонтанировал в нее, но не сдался. Его несгибаемый солдат, устоял после первого натиска и довольно долго сдерживал второй залп. Стиснув бока своей повелительницы, Олежка вошел во вкус, и его прелестная наездница, едва удерживалась на двигающемся суку юного мужчины. В этой безумной скачке не за страх, а за совесть, вернее за удовольствие, Олежка явно опережал свою партнершу и, когда он содрогнулся в повторном оргазме, она не выдержала, возмутилась и, извиваясь всем телом, потребовала:
     - Помоги! Ну, помоги же..., - нетерпеливо подталкивала она его руку к своей промежности, к мокрым завиткам волос на лобке и, не дождавшись, сама запустила туда свои длинные пальцы и, продолжая двигать энергичной задницей, постанывала от удовольствия. Почувствовав, что Олежка кончает в третий раз, она рухнула на его грудь и, извиваясь от наслаждения, впилась ногтями в его бока. Олежка нашел ее полураскрытый, страстный рот и присосался к нему, а когда она, задыхаясь, стала отбиваться, сильно укусил...

     Потом они шли по засыпающей улице, Валерка курил, и ржал как жеребец, вспоминая, как подружки оценивали возможности его протеже. Конечно он тоже не упустил возможности позабавиться с обеими лошадками, но факт "потери девственности" его юным другом приводил его в веселый восторг .
     А Олежка, опустошенный и слегка обиженный молчал. Честно говоря, он ожидал большего. Конечно, все это очень даже неплохо, но мгновенно кончается, и при том он чувствовал себя вроде первоклашки на танцах. Ему казалось, что его воспринимали именно так ...
     Он вспомнил, как девчонки голышом готовили кофе и хихикали.
     - Три палочки, для галочки, - рифмовала презрительно Вика, - а покрывало стирать, кто будет? "
     - Пять, пять! - рассмеялась Ника, - баланс в мою пользу. Она ста-щила с дивана покрывало с мокрым пятном и отправилась в ванную комнату. Черт его знает - много это или мало?


     Солнечная поляна.

     - А я, красивая?
     - Спрашиваешь!
     Он целовал ее, и она с готовностью отвечала. Буйное лето плескалось в знойных берегах июля, заливая половодьем зноя деревню притихший лес и неподвижные поля. Пололи грядки, брызгались водой из шланга. Загорали! Целовались! Катались на лодке.

     Олежка в гостях у тетки. Приехал в деревню под конвоем мамочки, которая сдала его соседке, тетка как всегда была на базаре. Тетка вечно занятая, не очень старая и не злая женщина не мучила его чрезмерной работой. Если бы не прополка грядок и поливка от скуки совсем загнуться можно. Он честно отрабатывал задания тетки в огороде и тащился на реку, где у берега бултыхалась разная мелюзга, привезенная к деревенским родственникам и на дачу. Людей разумных, позволяющих скрасить время провождение роскошью общения в окрестностях деревни не наблюдалось. В общем, скука.

     И вдруг она. По пути с юга заехали с папаней погостить у бабушки. Девчонка класс! Чувствовалось, что летнее солнышко недаром потрудилось. Ее светлые волосы выцвели и превратились в золотистые, искрившиеся тысячами блестящих нитей и длинным водопадом струились на спину. Короткие шорты и рубашка, завязанная узлом так, что виден загорелый подтянутый живот. Маленькие джинсовые шорты были так коротки, что лишь наполовину закрывали ягодицы, а когда она разгоряченная и потная наклонялась, они глубоко врезались в щель ее попочки. И карие пуговицы глаз, постреливающие из-под челки. Воображала еще та! Но когда выяснилось, что воображать то собственно не перед кем, дошколята ее, разумеется, не заинтересовали, она стала "своим парнем".
     Даже полоть грядки помогала. Своим полоть - ни-ни, принцесса! А тут, рядом с Олежкой, у одной грядки, в леопардовом купальнике и старой соломенной шляпе. Хохма. В общем, девчонка, что надо.

     Чувствуя себя человеком многоопытным, Олежка начал сближение по всем правилам военного искусства. С разведкой, обходами и обхватами. Честное слово - все само получалось. Вместе с соседями ходил в лес по ягоды. Побывал с ее папашей на рыбалке, но решил, что ради несколько сопливых ершей не стоит отдавать комарам столько крови. Впрочем, папаня прекрасно обходился один и не думал следить за своей принцессой, так что с этой стороны был полный порядок. Через некоторое время Олежка почувствовал, что его попытки использовать любую возможность, чтобы прикоснуться к ней не встречают, обычного в таких случаях, отпора и с каждым днем количество не застегнутых пуговиц на ее рубашке увеличивается. А под рубашкой в последнее время вообще ничего не было!
     Однажды ее папаня, скрипя веслами, уплыл за нелегким рыбачьим счастьем, тетка подалась в город со свежей клубничкой, и Женька предложила махнуть на острова позагорать. Вчера они поплескались у деревни рядом с мелюзгой, и это было конечно не то. Секундное дело собраться. Загорать, так загорать.
     В полутемных сенях запах трав и старого дерева - закачаешься. Здесь он и прижал ее за дверью, обхватил ладонями ее голову и поцеловал. Потом еще, только она не закачалась, но и не брыкалась особенно. Когда губы освободились, спросила:
     - Мы на реку идем?
     Он нехотя отпустил ее голову и поднял выпавший из-под мышки плед и двинулся следом. Насвистывая, принцесса словно порхала над узкой тропинкой, а он нагруженный как верблюд, шагал следом, разглядывая ее мелькающие икры. На острове не было комаров и визжащей мелюзги. Никого не было на острове. Изумрудные стены кустов, раскаленный как на сковородке песок и небесные брызги воды.
     На следующий день он снова целовал ее в сенях. Женька не сопротивлялась, но губы ее были сомкнуты и равнодушны. Олежке это быстро надоело, и они двинулись вчерашней тропинкой. Опять он разглядывал мелькающие икры и плавочки проступающие сквозь тонкий сарафан, шагая следом за принцессой. Только в лодке он неожиданно спросил:
     - Ты что никогда не целовалась?
     - Тоже мне, учитель танцев, - странно ответствовала она, поглаживая рукой воду журчащую вдоль смоленого борта. Тема не получила развития потому, что его пассажирка сбросив сарафан вывалилась за борт и поплыла к берегу. Закопавшись после купания в горячий песок, он прикрыл лицо журналом. Читать не хотелось.
     - Жень, а Жень ... Он повернулся к широкому, старому пледу и обалдел. Она лежала на спине, демонстративно закинув руки за голову, белея не загоревшими бугорками грудей. Темные сосочки задорно топорщились на белых треугольничках кожи. Он подумал, что она наверняка наблюдает за ним через полуприкрытые мохнатые ресницы и, перевернувшись на живот, стал беззастенчиво разглядывать ее маленькую грудь. Наконец она назидательно, процедила, что загар должен быть везде и ровный, после чего попросила бутылочку газировки. Когда он вернулся с холодным лимонадом, смотреть было больше не на что.

     - Хочешь опьянеть без вина? - неожиданно спросила Женька, с лисьей улыбкой заглядывая ему в лицо.
     - Давай. А как? Она вскочила с пледа и поманила его на опушку малюсенького леса. Они бежали между деревьями, перепрыгивая через мшистые пни, уворачиваясь от нависших веток. Он видел только узкую спину в ситцевом платьице и крепкие, стройные ноги мелькающие загорелыми икрами из-под короткого подола. Пару раз он спотыкался о толстые узловатые корни деревьев, пересекающие тропинку, и летел, отчаянно взмахивая руками к земле, но затем успевал таки выбросить вперед ногу, и вновь мчался, вперед видя перед собой только эту спину и мелькающие в солнечных полосах икры. Женька резко свернула в кусты орешника и мгновенно присела, так быстро, что он едва не перепрыгнул через нее от неожиданности.
     - Вот! - Выпалила она.
     Муравьиный город кипел обычной полуденной жизнью. Судя по тому, как были заполнены их многочисленные магистрали, ожидалась прекрасная погода и вообще все было прекрасно. Олежка затих присев на корточки рядом с Женькой и погрузился в созерцание муравьиной жизни, украдкой рассматривая Женькины голые коленки. Она минуту сосредоточенно изучала движение муравьиной семьи, изредка стряхивая особенно любопытных особей забиравшихся на ее ноги, а затем решительно положила ладонь на муравьиную кучу.
     - Ты что, боишься? И он решительно последовал ее примеру. Стряхивая муравьев, они подносили ладони, и вдыхали едко-кислый запах, от которого действительно кружилась голова. Олежка неожиданно чихнул, потом еще и вскочил на ноги, мотая головой. Женька тоже поднялась и, рассмеявшись, поднесла свои ладони к его лицу. Снова запах земли травы и муравьев хлынул в его ноздри и остановил дыхание. Он даже покачнулся и, взяв ее ладони, прижал к пылающим щекам... Лицо ее придвинулось, и он видел нечаянно, неповторимо близкий, маленький алый рот. Дрожащими руками он отвел ее ладони от лица, медленно переложил из к себе на плечи и, обняв ее голову, принялся целовать полураскрытый на слове рот. Он боялся, что подружка вывернется из его нескромных объятий и бросится бежать, как только что неслась в этот потаенный уголок леса, но она покорно отвечала на его поцелуи движениями податливых губ и языка. Сколько они стояли так, целуясь, прижавшись юными трепетными телами, познавая друг друга в тесных объятиях? Неведомо. Время замерло.
     Но вот Женька будто очнувшись, ойкнула, трепыхнулась, выскользнула из рук Олежки и, отскочив шага на три, как застигнутая врасплох серна, готовая умчаться прочь. Ее губы казались помятыми и от того еще более заалевшими. Она не выдержала и быстро сжала ткань платья, где то внизу живота и виновато мяукнула:
     - Кусаются черти, - потом не выдержала и прыснула тихим, незлым смехом.
     - Отвернись, отвернись же... И Олежка добросовестно повернулся, чутко прислушиваясь к шорохам за спиной и фантазируя на тему, что сейчас снимается, и куда успели забраться за столь короткое время бесстыжие муравьи. Он почувствовал, как она, закончив воевать с муравьями, подкрадывается к нему и...
     - Ах ты жучка, сявка - козявка, - закричал он, почувствовав, как опущенный за шиворот муравей бодро готовится к атаке, выбирая место помягче с явным намерением пустить в ход свои челюсти! Женька, не дожидаясь возмездия, уже улепетывала, заливаясь как колокольчик.

     Теперь они загорали рядышком на огромном доисторическом пледе и, переворачиваясь, старались, как бы невзначай, чаще касаться друг друга, чтобы вновь и вновь почувствовать горячую кожу уже не чужого, манящего тела. Неведомо, какие чувства при этом испытывала его подружка, но случайные соприкосновения рождали в пылающем теле Олежки такие волны, даже валы желания, что он вынужденно переворачивался на живот или спасался от нахлынувшего вожделения в прохладной воде!
     Уж он то знал, чем все это кончится. И странное дело не старался форсировать события, словно впереди было целое лето, целая жизнь, нет, жизней десять: Он млел от удовольствия отмечая как, с каждым разом, она сама старается зайти подальше в их "шалостях".
     Теперь они начинали целоваться едва приплыв на остров. Целовались, катаясь по пледу, на песке и в воде. Потом вылазили на берег и чтобы быстрее согреться снова целовались. Губы Юленьки припухли, стали умелыми и податливыми и игриво отвечали на каждое прикосновение его губ и языка.
     Кончилось тем, что они однажды здорово опоздали к обеду и на следующий день тетка, собираясь в город, делать клубничный бизнес, погрозив ему пальцем, спрятала ключи от лодки.
     Проводив ее на автобус, Олежка поплелся к подружке, и целый час они плескались около деревни слушая оглушающий визг малышей, доносившийся с отмели. Загорать не хотелось.

     Зной давил как гидравлический пресс, широко и беспощадно. Он находил их на солнце и в тени, перегоняя с места на место. Не представляя, чем заняться они решили полистать старые журналы на чердаке.
     На чердаке стояла громадная кровать, лежали груды старых вещей, подшивки журналов и сундук с рухлядью ненадеванной со времен всемирного потопа. Женька, с восхищением, разглядывала неведомые предметы ушедшего быта и даже пыталась примерить кое - что из сундука, но жара сочилась на чердак через каждую щель и скоро плавки стали единственной их одеждой.

     Листать старые журналы лучше всего без сарафанчика и без брюк, разумеется. Скоро они, удобно устроившись на громадной железной кровати, снова принялись за вчерашнее. Вместо пружин на кровати были положены доски, пара лоскутных стеганых одеял сверху и поэтому кровать не скрипела, когда они барахтались, забавляясь увлекательной игрой. Женька самозабвенно целовалась, отгоняя свободной рукой от резинки простеньких белых трусиков настырные Олежкины пальцы. Пальцы забирались под резинку где-то около попочки, и каждый раз двигались к бедру, спуская ее вниз, но рука девочки вовремя хватала их, изгоняя с позором и возвращала трусики в исходное положение. Потом Женька увлекалась поцелуями, и повторялось все сначала. На чердаке было ужасно жарко, и капельки пота делали поцелуи более горячими и солоноватыми на вкус.
     - Олежка, а у тебя это уже было, когда ни будь?
     - Да... Врать Женьке было выше его сил.
     - А это не ... Олежка, у меня, наверное, не все в порядке. Наверное, не все развилось еще... И грудь... Может рано еще этим заниматься.
     - Олежка, мне немножко хочется, но... Ох!
     Рука его глубоко забирается в трусики, но на этот раз спереди и, скользнув по мягким волосам лобка, ласкает то, что называется срамными губами.
     - Олеженька, ну не надо, - жалобно просит Женька, не делая попытки отогнать его руку. Она просто кладет свою ладонь поверх его ладони и обреченно вздыхает, а затем помогает стянуть плавки с бедер и больше не произносит ни слова. Его тесные плавки застревают около колен, но это уже не важно.

     Два дня шел дождь, и она уехала.
     Прощай Женька.


     Фифи

     Англичанку, за глаза, он звал - Фифи. Олежка порядком нахватал двоек и пришлось заниматься дополнительно и исправлять. К слову сказать, он знал английский не хуже нее, но, получив первую двойку от этой длинноногой, похожей на заморенную студентку, Фифи начал бузить и достукался до второй. А где вторая, там и третья. Задней мысли в его деяниях не было. Училка ему не нравилась. Точнее нравилась как женщина, но вызывала отвращение как юный педагог. Первое перевешивало второе настолько, что он стоически прикидывался дурачком и удостоился чести ходить на дополнительные занятия. После третьего занятия он понял - она готова! Это ж надо!

     Наблюдательности ему было не занимать, а факты упрямая вещь. Сидя в кресле напротив, он балдел, замечая как она, старательно выговаривая английские фразы, поигрывает туфелькой раскачивающейся на большом пальце ноги. И приходил в неописуемый восторг, наблюдая за тем, как его несравненная учительница плотно переплетает ноги и даже начинает нежно поглаживать упругое бедро ладонью. Полный отпад. Бог ты мой, да она еще и краснела поймав его оценивающий взгляд. Время шло к концу четверти. Олежка беспардонно мямлил на уроках не весть что, и хватал трояки. Нормальная училка давно бы замордовала парами и вызвала в школу родителей. Но не эта. Фифи решила сражаться в одиночку и до конца...
     Однако вмешавшееся провидение внесло неожиданные коррективы в их отношения. И ускорило течение событий. Обычный в то время гололед послужил причиной сильнейшего растяжения связок ее чудной лодыжки и дополнительные занятия были перенесены к ней домой. Среда, пятница, суббота... В субботу ему было назначено в девять.
     - Ой, я сейчас! Открыла дверь. В халатике поверх ночной рубашки, припухшая со сна.
     - Проходи... Запахнула халатик. Дверь прикрыла.
     - Понимаешь, ночью нога... И снова краснеет.
     
     Подхватил ее Олежка на руки и прямиком в еще тепленькую постельку! Халатик свалился, она ни гугу... Лежит на спине, вжалась спиной в подушку, вцепилась в простыню и хлопает ресницами. Длинная, тоненькая. Грудь под ночнушкой так и ходит. Негодный мальчишка одним махом стянул джинсы вместе с плавками и тапочками. И оголившись таким манером пуговку за пуговкой расстегнул рубашку и на пол. Глядя в ее громадные потемневшие глаза выдержал паузу, как в театре и не спеша стянул майку. Она вся зашлась, аж живот волнуется. Тогда он и навалился сверху.
     Фифи в его губы впилась со стоном, ножки несравненные в стороны, рубашку только задрать и вперед! Она же голову вдруг к стеночке повернула, дернулась всем телом и вскрикнула. Ойкнула во весь голос.
     Олежку аж столбняк хватил. Он с безмерным удивлением отстранился, чтобы на такое чудо со стороны взглянуть. И эта - целочка! Это с ее ногами из под шеи, смазливой мордашкой и данными выше среднего!
     А новообращенная тянет его за плечи к себе, вся в слезах. Целуется и плачет. Олежка вконец голову потерял и задыхаясь от спешки скоро кончил.
     Ох и миловалась она. Вся светится и торопливо говорит, говорит. Словно их растащат сейчас в разные стороны и навеки. С Олежкой такое тоже впервые, чтобы совсем без сил с одного раза и так быстро. А ласонька его целует, прижалась вся. Он скоро снова захотел и уж отказа ни в чем не было:
     
     Было бы дурным тоном описывать как ЕГО Фифи лепетала слова любви и страсти мешая русские и английские слова потому что: Потому, что продолжения этой истории я так тогда и не узнал. А почему уже не помню. Досочинить было бы нетрудно, но не совсем честно.
     
     Татьянин день
     
     Танечка. Танечка. Про нее не скажешь Татьяночка. Уже другой размер. неизмеримо больший. Губы ее с привкусом ароматного мороженого, были сладкими в уголках и с готовностью раскрывались навстречу его губам, когда он собирался их целовать. Точнее они были всегда чуть полуоткрыты, словно горели тихим желанием. И он целовал их часто и долго, наслаждаясь детской свежестью и открытостью поцелуя. Он делал это неторопливо и властно, заключив ее в свои объятия. Она знала, что сегодня был его день. Она знала, что сегодня пойдет за ним следом и поцелует его стоя на эскалаторе и как всегда в полутемной прихожей... И потом в его комнате. И никого не будет дома...
     Так и случилось. Он помог снять куртку и повесил на вешалку. Стоял рядом, наблюдая, как она поправляет волосы, что было на него совсем не похоже.
     Потом, голенькая она ощутила какие у него сегодня сухие и горячие руки стискивающие ее плечи. И эти торопливые, извиняющиеся поцелуи. Пока он ходил на кухню, разогревать чай, она постелила на раскрытый диван простынку и положила подушку. А потом, решившись, она быстро стащила джинсы, стянула через голову толстую кофту и уже по одеялом сняла трусики. И вдруг ей стало холодно, холодно... Ледяная постель вызывала дрожь в ее худеньком теле. Дрожь, которую никак нельзя было унять. Она ждала его появления и боялась, что у нее от холода застучат зубы. С подносом в руках он, по хозяйски, вошел в комнату и улыбнулся.
     Улыбка была по детски теплая и совсем домашняя. Так улыбался ее младший брат, принося в подарок конфетку. Танечка разом забыла, что ей холодно и улыбнулась в ответ. Неожиданно захотелось закинуть руки за голову потянуться ощущая прохладу свежей простыни и приятные объятия пухового одеяла. Она не колеблясь сделала то, что ей сейчас так хотелось и даже зажмурилась от удовольствия. Маленькие обаятельные чебурашки с готовностью выскочили из под одеяла приветствуя скучный мир задорно торчащими сосочками.
     Это было уже чересчур. Для него.
      Олежка брякнул поднос на стол и стал срывать с себя одежду. Она не раз видела его обнаженным. Вернее почти обнаженным. Они вместе загорали летом. Ходили в бассейн. Но чтобы так, без плавок. Он снял их почти демонстративно, медленно стягивая их до колен и не спеша положил на стул поверх ее одежды.
     Оленька видела на ковре его брюки и рубашку, майку под столом, но белые плавки поверх ее пушистого свитера выглядели более чем агрессивно. Она с фотографической четкостью отметила, всю комнату с полузакрытыми шторами и письменным столом у окна, Олежку приближающегося к ее постели, но видела его как в кино, только до пояса. Она никак не могла заставить себя посмотреть на него ниже. Казалось, что он идет к постели невыносимо медленно, крадется к ней зловеще ухмыляясь. И прежде чем он добрался до нее, пришла четкая и совестливая мысль - она переоценила себя. Вляпалась, как дура, и теперь все...
     Сделав над собой невероятное усилие она широким жестом отбросила в сторону одеяло и ей сделалось так противно!
     Боже мой!
     Он навалился такой тяжелый, отвратительно грубый, сжал горячими руками ее содрогающиеся плечи и стал готовить ее протестующее тело к чему то нехорошему и постыдному. Окаменев от нахлынувшего ужаса и отвращения, Танечка не противилась, когда он раздвинул ее ноги и сунул руку ТУДА! Она была не в силах оказать даже незначительное сопротивление. Она даже хотела помочь ему, и пусть все это скорее кончится.
     Казалось еще чуть- чуть:
     Но его старания ни к чему не приводили. У него ничего не получалось. Не помогли поспешные ласки, беглые поцелуи, которые он обрушил на ее острые ключицы и маленькие груди, очутившиеся около его лица. То, что еще вчера вызывало у нее сладкое ощущение полета, теперь сделалось противным и ненужным.
     Молодой любовник не хотел отступить, а она была бессильна пройти свою часть пути ему навстречу. Послушно выполняя его просьбы, она согнула непослушные ноги в коленях и обняла его горячую спину руками, но после этого испытала такую боль, что даже он понял, что пора отказаться от дальнейших попыток.
     Устроившись рядом, они дышали как после длительного бега, думая каждый о своем. Она лежала к нему спиной, гладила обнимающую ее руку, и невидимые ему слезинки скатывались на подушку.
     Она уступила ему еще раз, когда Олежка рывком поставил ее на четвереньки и прижался сзади к маленьким твердым ягодицам. Но стоило ему повторить попытку вторжения сзади, как она впервые воспротивилась.
     - Нет, не надо, не надо, не надо... - плача повторяла измученная девочка, хлюпая носом.
      Чай почти остыл.
     Завернувшись в одеяло она сгорбившись сидела на столе напротив него с чашкой в руке. Она ничего не хотела. Даже бежать.
     Он гладил ее холодную коленку, смотрел в ее лицо и сквозь нее. И позднее, он никогда не делал своим девочкам плохо. Больно, да. А плохо... Мысль о насилии была настолько мерзостна, что вызывала почти физическое ощущение липкой грязи на руках. Конечно, в подобных ситуациях его девочки всегда останавливались у определенного, предела. В силу своего воспитания и возможностей юного тела, они шли навстречу его желанию, но каждая останавливалась у своей черты, за которую без его помощи не перейти. Одна дальше, другая ближе подходили к этой черте, отделяющей девушку от женщины.
     Часто он чувствовал себя контрабандистом, ведущим непорочное создание за границу целомудрия. Многие из его девочек уже пробовали перебежать туда и насладиться сладостью порока. Одни сами пытались заглянуть в эту манящую страну закрываясь в ванных и давая волю своим блудливым ручкам в тепле утренних кроваток. Горячий душ будил тайные желания в их юных телах, а сентиментальные романы кружили ветреные головки. Другие томились ожиданием неведомого, но ни одна из его подружек не отказалась бы от этих попыток даже под страхом вселенского разоблачения. Олежка каждый раз ощущал их робость перед этой черной чертой и всегда чувствовал что он должен делать. Он быстро приобрел редкое знание того, что надо делать и как.
     Одних он переводил за ручку, других надобно было подтолкнуть, а третьих перенести на руках. Со временем, его сильное тело служило прекрасным инструментом для акта называемого медициной дефлорация, а поиск девственниц стал для него своеобразной охотничьей забавой. Только много раньше к нему пришло понимание того, что преграда лежит не между малыми половыми губами, а в красивой юной головке. Преграда эта создается годами и значит разрушить ее в один миг невозможно.
     В принципе ничего не стоит сломать этот замок, но за дверью в таинственный сад окажется скучная комнатенка, которая может очень скоро превратиться в забегаловку.
     А пока Олежка думал совсем о другом. Он хотел. Он менее всего был склонен философствовать в эти минуты.
     Чай был выпит. Танечка по прежнему сидела на краю стола закутавшись в одеяло, из-под которого торчали, острые коленки. Пытаясь поставить чашку, она протянула руку, и край одеяла скользнул с ее плеча, обнажив его и еще маленькую упругую грудь с забавным сосочком, и узкий треугольник темных волос лобка, оказавшийся перед его лицом. Ее тонкая рука быстро ухватила край ускользающего одеяла и стыдливо вернула его на место. Танечка считала, что все уже кончилось и пора домой к недоделанным урокам на завтра. Она успокоилась, ни о чем не сожалела и раздумывала, как встать и одеться. Конечно, лучше бы он пока вышел, не тащиться же с этим одеялом в ванную.
     Она чувствовала себя неловко и стыдилась снова заводить разговор на эту тему. Когда он встал и погладил ее по затылку, она облегченно вздохнула, и решила, что Олежке эти ласки несколько скрасят впечатление от неудачной попытки. Ее даже рассмешило мохнатое полотенце неизвестно откуда появившееся у него на бедрах. Она не отстранилась и даже позволила ему стать между колен, чтобы она поцеловала его пару разиков. Проклятое одеяло все время сползало и она, занятая борьбой с ним не заметила, когда его руки пробрались под это непослушное одеяло и принялись гладить ее спину. Он и не целовал ее почти. Самое обалденное заключалось в том, что его губы, чуть касаясь краснеющего ушка вдруг стали шептать невероятные, неведомые ранее слова, слова любви. Конечно, каждое слово само по себе было знакомо и обыденно, но вместе они вдруг составили диковинный любовный узор превращающийся в ажурную паутину. Мальчишка, пустил в ход свое последнее и пожалуй самое сильное оружие.
     Слова о любви и красоте, казавшиеся в обыденной жизни напыщенными и ненатуральными и потому стыдными, вдруг стали желанными и нужными. Важны были даже не сами слова, а то как он, жарко дыша, лепетал их в ее ушко.
     Танечка не приняла это всерьез и просто не перебивала его, жалея. Может быть, он и правда, в начале, вызвал в ее душе подобные чувства. Но звуки прерывающегося шепота проникали глубже и разбудили там Спящую женщину. Нет, не страстную сластолюбивую и безудержную жрицу любви, какой станет в последствии наша героиня, а пока сонную, покорную утреннюю женщину. Женщину, проплывающую на грани грезы, сна и действительности в виде жаждущего мужчины, проснувшегося рядом. Которая желанна и податлива не под влиянием сжигающей ее страсти, а потому, что стараясь подольше длить объятия Морфея с готовностью уступает домогательствам мужчины, лишь бы ее не беспокоили. Покоряясь его настойчивости, она медленно опрокинулась спиной на одеяло, которое давно и безнадежно распласталось на столе. Ей показалось, что она проваливается неведомо куда и Оленька ухватилась за единственную надежную опору, за его крепкие плечи.
     Как это случилось? Она и сама не поняла как. Просто. Ее попочка была на самом краю стола. Раздвинутые ноги свисали не находя опоры и было очень неудобно. Пытаясь устроиться поудобнее, малышка задвигалась в его объятиях и тут он вошел.
     Легко и просто. Никакой боли. Почти. Капельки крови, правда, были, но это совсем уж мелочи. Когда он кончил и заботливо предложил маленькую таблеточку, она согласилась перейти на диван и повторить. Они повторили несколько раз.
     
     Воистину правы древние, не удалось овладеть вратами наслаждения штурмом, возьми изменой. Сколь ни хороши многие отверстия для любви, но уши важнейшие среди них... И еще о древних- в старину кровати бывали высоченными. И такая поза, чтобы ноги свисали не доставая пола, рекомендовалась средневековыми медиками, как самая безболезненная для первой ночи. Точно - история по спирали, по спирали...
     
     
     Вот такое кино. Или Олег и Ольга.
     
     А Оленька была его второй девочкой. И это было в девятом, кажется, сразу после каникул.
     Ему везло на девственниц. Большой охотник до "целочек" - значительно позже отмечал он свои склонности. Бабник, однако. Девичье горе. Что, правда, то, правда. Они наверняка страдали, расставаясь, но ни одна за ним не бегала. Он ощущал себя учителем, ступенькой на лестнице их сексуального развития, контрабандистом на границе нравственности переправляющим в страну секса. Как нравится, так и называйте. Он боялся одного - превратиться из паромщика в Харона.
     Его девочки навсегда оставались в этой стране, преуспевая в ней по разному, но уже не возвращались к целомудренной жизни. Самое удивительной его, подружки навсегда оставались его подружками, точнее друзьями. Хотя это удивительное сочетание женщина и друг многие поставят под сомнение.
     Однако, не смотря на подобные увлечения, Олежка никому не трепался о своих подвигах. Он не любил болтать на эту тему. Друзей у него было не много. Да и с ними он не желал делиться подобными откровениями. Они бы его не поняли. Хвастает обычно тот, кто хочет самоутвердиться любой ценой. Его друзья со всеми их недостатками принадлежали иному кругу людей. Впрочем, он догадывался и даже знал, что не все его подружки замалчивают факт лишения невинности, вернее не делают из этого никакой тайны. В силу этого, вокруг него возник ореол этакого демона с голубыми глазами. А поскольку репутацию надо было поддерживать на должном уровне, то за время оставшееся до выпускного вечера, он умудрился лишить этого сомнительного сокровища еще нескольких одноклассниц и даже миловидную продавщицу книжного магазина, страшно близорукую девицу двадцати пяти лет.
     
     Она казалась ему невероятно взрослой, почти старухой, но привлекала такой невероятной искренностью и доверчивостью, что он не устоял. А познакомились они более чем банально - в кино. Олег не любитель шляться по киношкам. Тем более в одиночку, а тут от скуки черт понес его на вечерний сеанс.
     В кино крутили жуткий по тем временам боевик. Совсем как по Чехову - "Давали синюю бороду!" Потоки крови и страдания героини так расстроили его соседку, что она, вцепившись в его рукав, едва досидела до конца сеанса. А после призналась, что почти никогда не ходит в кино и не представляет, как после всех этих ужасов пойдет домой через темный парк. Знакомство состоялось. По дороге он узнал о ней все. Или почти все. Подробности биографии он как-то опустил, а то, что она живет совершенно одна, позволило ему рассчитывать на вечерний чай. И действительно был чай, мармелад, варенье и печение...
     А кончилось все на диване, когда он, допив очередную чашку, просто и вероломно поцеловал ее в губы. Она сразу обмякла в его руках, округлившиеся на мгновение глаза разом захлопнулись, и Олежка даже испугался, как бы она не брякнулась в обморок. До обморока, слава богу, не дошло. Поцелуи оглушили ее, но и не дали отключиться. Целоваться она совершенно не умела. Олежка с удивлением отметил это обстоятельство, но исправлять этот недостаток он не стал в виду отсутствия времени. Она только повторяла:
     - Что ты. Что ты мальчик... Ну что ты делаешь...
     Он раздевал ее со скоростью сноровистой горничной, не забывая глушить поцелуями робкие попытки протеста. Протестовать руками она была совершенно не способна. А когда он стащил ее трусики на бедра и положил ладонь на низ ее живота, она только ахнула, теряя жалкие остатки воли и прикрывая ладонями груди.
     - Ой, мамочка. Ой, мамочка! - повторяла она как заклинание, плотно зажмурив глаза. Даже когда он взял ее руки и легко отвел их от груди, что-бы вволю насладиться созерцанием роскошного тела, она не оказала ни малейшего сопротивления. Слова "роскошное тело" - не могут передать и малой толики восторгов настоящего мужчины при виде пышущей здоровьем и по настоящему красивой женской плоти открывшейся нашему герою. Образное выражение "кровь с молоком" - было бы более чем подходящим для данного случая! Рядом с ней Олежка неожиданно ощутил себя греческим богом, соблазняющим Леду, дождем ниспадающим на Данаю! Человеческое неистовство покинуло его, и он царственно снизошел до ласки. Целуя пышную грудь своей богини, он вдруг осознал, что не гоже брать ее лихим штурмом, как крестьянку подвернувшуюся мародеру. За несколько минут бурной прелюдии, он умудрился с блеском реализовать весь свой нехитрый сексуальный опыт, и когда он решил, что пора переходить от долгих ласк к делу, голубушка пылала как смолистое дерево на ветру, а ее вагина источала обильную смазку.
     Да, она оказалась девочкой. Тут надо бы ставить восклицательный знак, но тогда описание этой ночи состояло бы сплошь из восклицательных знаков.
     Ее любовь подобно лесному пожару испепелила его!
     Он вернулся домой утром, едва переставляя негнущиеся ноги, удивляясь как это могут мешать при ходьбе обычные человеческие яйца. От жуткого скандала его спасло то, что родители были в отъезде, а бабуле он позвонил еще в девять вечера. Оленька просто заставила его поднять трубку и предупредить домашних. Он врал, что собирается заночевать у Валерки и нетерпеливо выслушивал бабусины наставления.
     А потом, бросив трубку, рванул на кухню, где она готовила ужин. Картошка, конечно, сгорела, потому, что он утащил ее с кухни и не отпустил пока не "бросил пару палок".
     За эту долгую ночь, они умудрились раза три подкрепить свои силы основательным ужином, переходящим в ранний завтрак и съели массу котлет, пельменей и бутербродов. Если бы ему сказали, что, съев такое количество можно думать еще о чем - то другом кроме долгого сна Олежка только посмеялся бы. Но они так и не поспали не минуты!
     Под утро они едва шевелили опухшими губами, и даже попытка совокупления вызывала болезненные ощущения, а оргазм был похож на агонию повешенного. И все же когда она, прощаясь, целовала его в прихожей, Олежка едва не плакал. Прикосновение ее пухлых губ мгновенно наполнило его такой страстью, что ненасытный Малыш едва не разорвал тесные плавки. Но, наконец, она проявила решительность. И вытолкнув Олежку за дверь, знойная красавица спасла его от полной самоликвидации.
     Вооще то он скотина. Просто взял и ушел. Уже потом, изредка встречая ее в городе, он не решался заговорить.
     Богиня обрела над ним такую власть, что одного взгляда хватало для обеспечения нужной дистанции. Примерно через год он встретил ее с мужчиной и почувствовал, что нужно подойти. Он был удостоен аудиенции и когда подал руку ее спутнику обалдел. Он увидел себя как в зеркале, повзрослевшим лет на десять. Его звали ОЛЕГ, и, разумеется, ОНИ СОБИРАЛИСЬ ПОЖЕНИТЬСЯ!
     
     Никогда, не до, не после не испытывал Олежка такой волчьей тоски. Ощущение потери гвоздем вонзилось в его сердце, когда она поцеловала его в задрожавшие губы. Он так и стоял столбом, пока эта красивая пара не растаяла в толпе. Ему казалось, он еще видит в конце улицы, то краешек платья, то ее светлые волосы, то его широкий пиджак и с горечью осознавал, что это не более чем игра воображения.