Я пошел за ним. Он медленно, как бы нехотя, переваливаясь с ноги на ногу, вышел из туалета и заковылял мимо электричек. Народ сломя голову сновал между нами, но я не упускал его из виду, ориентируясь по нелепой квадратной уродливой фигуре с неправдоподобно длинными руками. Не оглядываясь, как бы уверенный, что я неотступно следую за ним, он направился в сторону одноэтажных производственных зданий на отшибе вокзальной территории. Я плелся за ним, как на канате, не догоняя и не отставая, с удивлением отмечая все более нарастающее внутреннее напряжение и волнение, обычно предшествующее необычному.
     А ведь ничто не предвещало. Все было как обычно в этом привокзальном туалете, неизвестно за какие преимущества облюбованного "голубыми" настолько, что их количество создавало у новичков иллюзию необыкновенных возможностей свежих встреч и отношений. Меня как магнитом влекло сюда почти каждый день вот уже третий год, и я прекрасно знал все правила и типовые сценарии контактов. Обычно после освобождения какой-либо кабинки ее тут же занимал очередной "вожделенец". Он становился на унитаз ногами, устремлял взор куда-то в даль и начинал процедуру "внутреннего прогрева". По мере достижения результата его дыхание учащалось, взгляд передавал обуревающие его чувства, искал сочувствия, сопереживания и , наконец, приобретал откровенно зовущий характер. Как правило, он останавливался на мне, как на наиболее молодом из присутствующих. Иногда на мне сосредотачивалось внимание сразу троих желающих. Я не любил наглого завлекания, мне всегда казалось, что меня тянут в кабинку на аркане. ! Но даже тогда, когда взгляды находили во мне отклик, я не торопился с действиями. Я медленно и равнодушно переводил взор с одного на другого, доводя наиболее горячих до кипения. В этом случае их мимика, движения, сопровождающие звуки передавали всю полноту переживаний, за которыми, затаив дыхание, наблюдали все присутствующие, несмотря на привычность здесь такой процедуры.
     Наиболее нетерпеливые приоткрывали дверцы кабинок с таким расчетом, чтобы в щель можно было наблюдать их достоинства и оценить степень готовности к бою. Иногда зрелище завораживало, и тогда я неспешно открывал дверцу пошире. При этом достоинства начинали демонстрироваться с наиболее выйгрышной стороны и сопровождались возбуждающими движениями таза. Тогда я входил в кабинку, и начиналась привычная игра, где выяснялось, что я люблю, на что готов пойти и в какой степени. Как правило, хотели меня, что совпадало и с моими желаниями, но я вел себя так, что когда добивались желаемого, у очередного полового гиганта оставалось впечатление, что он всего добился удачной сексуальной прелюдией.
     Некоторые запоминались, но особенно я любил, когда, после моего согласия, меня брали сильно, грубо, динамично, ставя в нужную позу, не заботясь о моих удобствах. Возбуждало все: и специфические запахи и бешеный напор партнера и алчное сопение соседей по кабинке, свесивших свои головы к нам. В финале активно участвовали все, и нередко заключительные стоны сливались в сладостный хор.
     Иногда сценарий менялся. Очередной претендент, не входя в кабинку, "обвораживал" меня многозначительными взглядами, страстно теребил ширинку, в чем изрядно преуспевал, судя по степени оттопыренности штанов. Он завлекающе поглядывал на кабинку и обещал, обещал...
     Иногда первым в пустую кабинку заходил я, но не запирался, что по установившейся здесь традиции означало, что я ищу контактов. Моментально свешивались любопытные головы соседей, а дверцу кабинки постоянно приоткрывали, пока очередному, наконец, везло: я не пресекал его попытки проникнуть внутрь. Лаская меня, он быстро оголялся, доводил себя до кондиции и, после специфической разведки, выяснял свою роль. После этого он неторопливо, но твердо разворачивал меня задом, наклонял, раздвигал ягодицы и медленными толчками входил внутрь. Сначала потихоньку, словно проверяя совместимость калибров. По мере исчезновения начальных трудностей с внедрением обороты набирались, руки плотно обхватывали мои бока, все мощнее насаживая на встречные движения поршня. Боже, как я любил этот момент своего полного расслабления, когда боль уходила, и только внутри меня бешено пульсировала чужая властная жизнь, вдруг взрывавшаяся долгожданными конвульсиями, оставлявшими во мне свои сладостные след! ы.
     Я знал, что именно этот терпкий аромат откровенного грязноватого секса и привлекал меня больше всего. Партнеры быстро менялись, т.к. продолжать отношения после контактов, как правило, я не хотел: любое узнавание снижало прелесть новизны и интриги.
     Но все постепенно приедается. Примелькались лица, стали надоедать стандартные дядечки со стандартными параметрами и желаниями. Еще хуже было с молодыми здоровыми "качками", откровенно использующими тебя на уровне урны для обильно изливавшихся гормонов, даже не удосуживающихся распрямить тебя по окончанию акта. Они просто подтирались и уходили, брезгливо кривя губы. Вспоминаю одного, после которого остался особенно гадливый осадок! Он вошел в то время, когда я скучал на подоконнике в ожидании неизвестно чего. У него была фигура "мачо", непроницаемое лицо и холодные малоподвижные глаза. Он уперся в меня взором, от которого холодок пополз вдоль спины. За те несколько секунд, в которые он молча оценивал мои достоинства, я весь взмок. И властный взгляд, которым он указал мне на кабинку, застал меня в полном параличе, и я покорно, как на заклание, послушно вошел внутрь, хотя твердо знал, что сейчас меня будут насиловать.
     Обнажившись, он сильно и резко поставил меня на колени, правой рукой сгреб мои волосы в узел и начал использовать мой рот так, как если бы это был его собственный кулак. Очень скоро я понял, что мой рот слишком мал для его размеров, но это его мало волновало, как, впрочем, и то, чем и как я дышу. В тот момент, когда я начал уже задыхаться, он счел, что уже готов. Не выпуская из рук мои волосы, он развернул меня к себе задом, что-то вставил в задний проход и выдавил. Затем резким толчком вошел в меня сразу сантиметров на десять. Мои глаза чуть не выпрыгнули из орбит от боли, Я не закричал только потому, что мой рот плотно прикрывала его левая рука. Ощущение, что тебя разрывают при полной твоей беспомощности - такое я испытывал впервые. Я не занимался сексом - я боролся за жизнь. Дав мне немного привыкнуть, он стал методично повторять удары, все более усиливая глубину проникновения. Я практически терял сознание, безвольно обвиснув в его руках. Он нанизывал меня на себя, ! как куклу, мощно и молчаливо. По частоте и силе проникновений я понял, что финал близок, и собрал последние силы, чтобы ДОЖИТЬ до конца. И в этот момент он резко вышел из меня, быстро развернул к себе лицом, болезненным нажатием на щеки заставил раскрыться мой рот и вогнал туда свое порядком испачканное орудие. Несколько сильных толчков - и мощная струя вонзилась мне в небо, молниеносно затопив все свободное пространство. Его конвульсии потонули в моем захлебывающемся кашле. Отпустил он меня в состоянии полного шока. Я просто рухнул грудой белья в угол кабины, с трудом сдерживая рвоту и затравленно глядя на своего мучителя. Он неторопливо вытерся моим шарфом и, не глядя на меня, вышел вон. Большим дерьмом я себя еще никогда не чувствовал.
     После этого случая я несколько дней не появлялся, но моя внутренняя сущность брала свое. Я вновь окунулся в привычное бытие, правда, практически полностью прекратив контакты с молодыми. Остались два-три парня, которых я давно знал и кому полностью доверял. Стало гораздо безопаснее, но рутина, привычность и известность наперед каждого шага, движения и исходов любых контактов давила все больше. Я откровенно скучал, по инерции участвуя в привычной череде общений.
     Кого я откровенно не любил, так это бомжей. При всем том, что романтикой в моем бытие и не пахло, мне даже в голову не приходило завести отношения с кем-нибудь из этой вонючей братии. Наверное, поэтому появление в туалете горбуна откровенно бомжастого вида я почти не заметил. Они часто заглядывали сюда, чтобы набрать воды или на халяву понежиться в тепле на горшке. Нам они не мешали и нас они не интересовали. Мы слишком были увлечены друг другом.
     Однако уже через несколько дней я понял, что это НАШ. Моему удивлению не было конца. Кто же польстится на эдакую образину. Это только на очень большом безрыбье. Когда уже партнеров совсем не найти. Один внешний вид чего стоит: не голова, а звериная морда, обильно поросшая густыми черными курчавыми волосами, которые в полном беспорядке сползали на годами не бритое лицо, оставляя открытыми нос, полные губы крупного рта и черные блестящие глаза. При росте менее полутора метров - могучий торс с длинными сильными волосатыми руками, короткие кривые ноги. Все это великолепие венчал большой горб, заставлявший его ходить все время согнувшись. Во всем его облике было что-то зверское, но особенно подчеркивалось это его манерой смотреть. Как правило, он смотрел вокруг, не поднимая глаз выше пояса, медленно обводя помещение туалета взглядом. Глаза не поднимались даже тогда, когда он садился на корточки, приваливаясь горбом к стене. Но если уж он встречался с тобой взглядом, то эти ! глаза прожигали насквозь, заставляя отодвинуться подальше.
     Он мог часами наблюдать за развитием событий в туалете, не проявляя видимых эмоций, но и ничего не пропуская. Сам он активных действий не предпринимал, с разговорами ни к кому не лез, и постепенно к нему попривыкли. Его присутствие было незаметно и никого уже не смущало.
     Но один интересный момент я отметил довольно быстро. Все горячо говорили друг другу, что только очень большая беда заставила бы их связаться с горбуном. Но все чаще, когда основного контингента, который мог бы осудить, не было, то один, то другой пытались привлечь его внимание и даже залучить в кабинку. Он внимательно наблюдал, но без каких-либо эмоций. И только тогда, когда именно для него приоткрывали дверцу и начинали приглашающие действия, его глаза останавливались на открывающемся зрелище и дрожащие ноздри всасывали воздух, как бы пытаясь поймать исходившие оттуда ароматы.
     Перелом наступил в тот вечер, когда в туалет зашел незнакомый, довольно молодой, хорошо сложенный парень. Он уперся взглядом в фигуру горбуна, и уже ничто его больше не интересовало. Несколько раз он заходил в разные кабинки, и в упор оттуда на него смотрел. Толку было мало. И тогда он просто распахнул дверцу и нагло, не обращая ни на кого внимания, на глазах у многих начал онанировать, стоя ногами на горшке. Горбун не отрывал глаз. Впервые на его лице проявились эмоции. И, наконец, свершилось: он медленно, ковыляя, раскачиваясь, шевеля от возбуждения пальцами, двинулся вперед, чуть задержался на входе, затем вошел и плотно закрыл за собой дверцу на задвижку. Все замерли, внимательно прислушиваясь, давно научившись по характеру доносившихся звуков восстанавливать ход событий. Все было настолько необычно, что, боясь спугнуть, никто даже не решился свеситься из соседней кабинки.
     Парень исчез. Вначале была почти полная тишина. Был слышен лишь шорох снимаемой одежды. Затем опять почти тишина. И вот знакомое сопение возвестило: контакт начался. Звуки то нарастали, то замирали. Темп тоже менялся несколько раз. Потом вдруг послышалась сдержанная возня, характерное влажное чмоканье, сопровождаемое постаныванием и мерным колебанием стенок кабинки. Сильно мешали звуки льющейся воды из какого-то неисправного бачка, но и так было ясно, что финал близок. Все завороженно замерли и уставились на дверцу. Воцарилась тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием. Потом опять зашуршала одежда, послышался тихий разговор шепотом. Отщелкнулась задвижка, дверца приоткрылась, и также медленно, ни на кого не глядя, горбун проплелся к стене, где и сел на корточки.
     Вышел парень. В его глазах, устремившихся на горбуна , была непередаваемая смесь изумления, удовлетворения и какого-то уважения. Он приветливо кивнул горбуну, сказал: "До встречи!" и исчез.
     Всеобщий шок имел двойные истоки. Во-первых, парень, на наш взгляд, заслуживал гораздо более достойного партнера, чем горбун, но все-таки выбрал горбуна. И, во-вторых, как оказалось, сам горбун тоже для кого-то является вожделенной целью.
     С этого дня многое изменилось. Я впервые с удивлением отметил, что горбун не издает привычной "бомжатской" вони и относительно чист. Кроме того, я понял, что партнеров такого сорта у меня еще не было, и это само по себе уже создавало элемент притягательности. И ни один из бывших моих партнеров не обладал в той же степени, как и горбун, таинственностью и недоступностью.
     Пожалуй, последнее обстоятельство сыграло главную роль в изменении статуса горбуна. Многие вдруг осознали, что "что-то в нем есть", какая-то изюминка. А ореол необычности лишь добавлял ему привлекательности.
     С этого дня горбуна стали активно добиваться. Уже не стесняясь друг друга и откровенно соперничая. Но все было напрасно. Горбун терпеливо ждал того первого парня и только с ним имел контакты. Никто так и не посмел им помешать, поэтому характер их контактов оставался полной тайной. На что только не пускались завсегдатаи туалета, чтобы хотя бы узнать, что он любит и какие у него наклонности, какой темперамент и параметры. Тот был не приклонен.

      Я долго не мог превозмочь инерцию представлений о партнере, но со временем ситуация и меня взяла за живое. Я успел заметить, что горбуна интересовали в основном молодые парни, и это добавляло мне шансов. Я сам не заметил, как перестал думать о чем-либо другом. Я все больше представлял себе, как это могло бы быть у нас с ним. И поскольку в своих фантазиях я уже прокрутил все известные "туалетные" ситуации, то мне казалось, что контакт все желательнее для меня в любых своих проявлениях.
     Пожалуй, я был единственным, на кого он реагировал эмоционально. По крайней мере всякий раз, когда я оказывался в кабинке, он проявлял нескрываемый интерес и внимательно за мной наблюдал. Сам я на контакт не шел, хотя видит бог, желал его все сильнее. Я поймал себя на том, что не только жду его появления, но и внимательно за ним наблюдаю. Кончилось тем, что я просто не о чем другом не мог и думать, так мне хотелось, чтобы это наконец случилось.
     И вот однажды вечером, когда народу было немного, я решился. Откровенно глядя на него я медленно двинулся к кабинке. Я открыл дверцу и оглянулся. Он обжег меня взглядом и отрицательно покачал головой. А потом, не спуская глаз, выразительно посмотрел в сторону входной двери. Ответом ему был мой покорный кивок...
     ...Я шел за ним, а он все дальше углублялся в сужающийся полумрак прохода между зданиями и бетонным забором. Мелькали черные ниши каких-то входов, ворот, ниш. Но он увлекал меня все дальше, и я шел и шел, поскольку ничего с собой поделать уже не мог. Становилось откровенно страшно, но никакая сила не заставила бы меня повернуть назад.
     Он остановился у ворот в какой-то небольшого ангар и оглянулся на меня. Я тут же застыл на месте. И тогда он решительно заковылял внутрь.
     Я не знал, что делать. Все было настолько необычно и зловеще, что меня взяла оторопь. А если он там не один? А если это маньяк, ждущий меня с дубиной на перевес, чтобы отведать мою печень? Меня уже била мелкая противная дрожь. Я оглянулся назад. Было пусто и страшно. Но возможность мгновенного отступления все-таки чуть-чуть приободрила.
     Я потихоньку, держась поближе к забору, шаг за шагом стал приближаться к воротам ангара. На меня пахнуло сырым мраком, в глубине которого угадывались очертания чьей-то фигуры. Наконец глаза стали привыкать, и я разглядел горбуна. Он стоял в трех метрах в глубине ангара и исподлобья глядел на меня. Ни одного слова, ни одного ободряющего или приглашающего жеста. Он просто стоял и ждал. Его голова терялась в темноте, и только горящие глаза капля за каплей забирали мои волю и мужество.
     И я поплыл. В голову ударила волна хмельного вожделения, когда все уже по фиг, когда все равно, что будет дальше - просто все должно произойти. Шаг вперед, еще шаг, вот он уже почти рядом. Он уверен, что я подойду. Что никуда не денусь. Что он меня получит.
     Его голова была на уровне моей груди, и я замер в полной растерянности, не зная, что делать дальше. Его гигантские руки легли мне на грудь, медленно поползли вверх, на плечи, отодвинули меня на метр влево и сильным нажатием усадили на что-то железное. Он сделал шаг ко мне, обхватил голову руками и прижал к себе. Я почувствовал, как он напряжен. То, что бугрилось под моей щекой, за шершавой тканью его штанов, имело неправдоподобные очертания и размеры. Оно было жестко и горячо. Он настолько легко прижимал меня к себе, что было ощущение, что это я сам прильнул к его плоти. Я огибался щекой вокруг нее, чтобы сильнее ощутить ее живую твердость. Губы раскрылись, и я охватывал ее жадным ртом, сквозь ткань, сквозь эту нелепую преграду, которая мне все больше мешала. Руки метались в поисках молнии или пуговиц, которые можно было бы расстегнуть. Он помог, и через несколько мгновений я был у цели. Его руки поползли к моему затылку, пропуская пряди волос сквозь пальцы, обвили вок! руг и легкими методичными нажатиями сопровождали мои усилия Темп возрастал, он ощутимо начал перехватывать инициативу. Я уже почти не двигался, я был емкостью, в которую туго погружалось это орудие. Мои руки обхватили его узкий, покрытый густой шерстью, зад, ритмично дергающийся мне навстречу, и ощущение сладостного первобытного греха окатило незнакомым жаром, и кровь ударила мне в голову.
     Он уже изнемогал, движения стали настолько быстрыми и мощными, что стали причинять боль. Он что-то нечленораздельное бормотал. Я разобрал лишь несколько слов: "Гурген, это тебе подарок", но не было сил и желания вникать, тем более что мы неумолимо приближались к развязке. Его руки сползли мне на горло и стали сдавливать, но это только добавило остроты ощущений. И вдруг мощный толчок упругой струи ударил мне в горло, и я жадно пил и пил, пока все не поплыло у меня перед глазами и я не начал проваливаться прямо в ад...
     ...Я возвращался к реальности медленно и трудно. Сильно болело горло. Но главными ощущениями были холод и неудобство. Я долго не мог понять позы, в которой находился. Наконец я осознал, что абсолютно голым лежу спиной на каком-то железе, а мои руки и загнутые в коленках и разведенные ноги чем-то крепко притянуты к опоре. Надо мной хлопотал горбун. Он вмазывал мне в кожу какую-то пахучую мазь и чуть слышно шептал: "Это все для тебя, мой мальчик! Ты должен сегодня получить этот подарок!". Я тупо молчал. То ли нереальность происходящего, то ли остатки транса не позволяли по-настоящему испугаться. Я знал только одно, что имею дело с сумасшедшим, и что худшие мои опасения оправдались.
     - Тебе пора выпить это, он скоро придет! - Горбун поднес к моему рту кружку. Я стиснул зубы, но легким нажатием на щеки он заставил меня открыть рот и потихоньку влил содержимое, следя чтобы я все проглотил. Вкус был мерзопакостным и напоминал настойку на лекарственных травах. Ничего не произошло. Больше того, по телу стало разливаться тепло. Постепенно прояснялась голова. Я почувствовал прилив сил. Что-то во мне нарастало и ширилось, пока вдруг я не почувствовал, как напряглась моя плоть. Это заметил и горбун.
     - Ну, вот, все и готово! - Он радостно потер руки. - А вот и он! Я услышал чьи-то легкие шаги и увидел молодого парня, почти мальчика, несшего на плече мешок. Он сбросил его на пол и уставился на меня. Черты лица трудно было различить, но это несомненно был южанин. В лице его была какая-то странность, но мне было не до физиономических анализов.
     - Сейчас, Гурген, сейчас, мой мальчик! - Горбун легко подтолкнул его в спину по направлению ко мне. - Он тебе нравится? Это мой тебе подарок! Ты сегодня станешь большим! Гурген что-то мычал в ответ и делал непонятные жесты руками.
     -
      Ничего, ничего! - бормотал горбун. - Я все тебе сейчас покажу! Где твой мешок? Он достал пластиковую двухлитровую фляжку с водой. Затем стал разоблачать Гургена снизу до пояса. Тот послушно, словно ребенок, дал себя раздеть. Горбун долго и тщательно мыл его хозяйство. Сам вид этой процедуры неожиданно раззадорил меня так, что только то, что мои руки были связаны, не дало мне от души насладится собственным телом. Сам горбун тоже разделся, и было видно, насколько ему не безразличны эти приготовления.
     Одной рукой он начал гладить Гургену живот, а второй ласково теребил его гениталии. Лицо Гургена застыло, как будто он прислушивался к чему-то внутри себя. Он вбирал в себя ласку, но она не находила желаемого отклика в его организме. Я просто изнемогал от вида усилий горбуна, желая принять в них самое активное участие. Что-то со мной творилось. Я был весь, как натянутая струна. Было ощущение, что я сейчас лопну от напряжения.
     Наконец что-то у горбуна стало получаться. Плоть Гургена стала заметно набухать и выпрямляться. Он не закрывал рта и тяжело дышал. Горбун усадил его мне на грудь и стал пристраивать его орудия мне в рот. Я не противился. Всей своей сущностью я желал, чтобы мы сомкнулись и чтобы был результат. Я начал тихонько, чтобы не спугнуть парня, ласкать его ртом. Он выгибался дугой, проникая в меня все глубже. Его руки схватили меня за щеки , и я почувствовал, насколько остро жесткая головка трется о мое небо. Участие горбуна в этом процессе уже не требовалось, а зрелище настолько его возбудило, что он начал судорожно пристраиваться ко мне сзади. Его первые же неподготовленные попытки проникнуть внутрь вызвали мой непроизвольный стон. Он сдержался и продолжил свои наскоки менее активно. Дело пошло значительно лучше, и мы все втроем впали в некий ритм, постоянное наращивание которого диктовали движения Гургена. Они вышли за рамки осмысленных действий и шли на уровне инстинктов. Е! го живот уже мелькал перед моими глазами в каком-то нереальном темпе. И вдруг, обхватив мою голову руками, он со стоном вонзился в меня, и биения его молодого организма слились с конвульсиями горбуна.
     Все трое затихли, но хуже всех было мне. Моя плоть яростно требовала умиротворения, но связанные руки не давали возможности его достигнуть. Гурген продолжал сидеть на моей груди с закрытыми глазами. Горбун медленно вышел из меня, и пока он мылся из бутылки с водой, я попытался осторожно освободится от Гургена. Я начал тихонько выталкивать его языком. Он замычал, но не поддался. Я повторил свои усилия, и с удивлением отметил, как быстро к мальчику возвращались силы. Он стал нетерпеливо ерзать, пытаясь повторить впервые свалившиеся на него ощущения, но в этот момент горбун снял его с меня.
     - Сейчас! Не торопись, сынок! Он не куда не денется! Он твой! Что же ты такой ненасытный? Ты опять готов! Совсем, как я в твои годы! - Горбун попытался увести его от меня, но тот только мычал, указывая на меня рукой.
     - Хорошо! Иди сюда! - Он за руку подтащил его к моему заду. Гурген рвался назад, но горбун, с трудом удерживая его на месте, буквально впихнул его в меня. Тот попытался вырваться, но после нескольких, сделанных насильно, толчков понял, что получил равнозначную замену и включился в процесс настолько бурно, что, от полноты чувств, впился мне в бока ногтями. Я чуть было не заорал, но что-то на меня вдруг накатило, новое и непередаваемое. Это двойное ощущение боли и удовольствия захватило меня и понесло навстречу, доведя состояние до полного исступления. Уже без всякого дополнительного участия моя плоть стремительно неслась к закономерному финалу и вот-вот должна была извергнуться. Но в этот момент, захваченный зрелищем, горбун буквально упал мне на живот, и жар его рта ошпарил мою плоть по всей длине. Я рвался навстречу этому сладостному пламени, я задыхался, я молил небо об одном - только бы все это никогда не кончалось. Перед моим лицом мелькал его шерстяной зад, и я сделал т! о, чего не ожидал от себя никогда: я уткнулся в него лицом и жадно целовал. Потом все взорвалось, сметая на своем пути потоком счастья и восторга, и опять я начал проваливаться в небытие.
     Я не знаю, сколько времени был без сознания. Очень болела голова. Все тело затекло и было очень холодно. Рассветало. Рядом сидел Гурген и, не глядя на меня, что-то жевал. Сейчас я понял, что в его облике было странным - это явные следы дебилизма на его лице. Чем-то он похож был на горбуна, но все то, что придавало тому звериное обличье, здесь было смягчено молодостью и южным изяществом. Я пошевелился, пытаясь освободиться. Гурген обернулся ко мне, замычал и погладил меня по голове. Я выдавил из себя улыбку: - "Развяжи меня.". Он отрицательно закачал головой. Я, как мог, показал, что хочу есть. Он протянул мне кусок хлеба. Я показал, что не могу взять, так как связан. Он тупо уставился на меня.
     - Развяжи! Я поем, а потом ты опять меня свяжешь! - Я улыбался ему, как мог дружелюбнее. Он застыл, и на его лице отразилась мучительная работа мысли. Видимо на эту ситуацию ему не давали инструкций и он не знал, как ему поступить. Видя его замешательство, я усилил натиск.
     - Тебе же было со мной хорошо? Ты же еще хочешь? - Я гнул свою линию, боясь только одного, что появится горбун. Гурген согласно закивал и улыбнулся. Видимо, пережитое оставило в нем неизгладимые впечатления.
     - Так развяжи! Я поем и сделаю тебе так же, как и вчера! Тебе будет хорошо! - Для убедительности я не переставал улыбаться и изобразил ртом несколько специфических движений. Он опять улыбнулся и уже без всяких колебаний освободил меня от пут. Затекшие ноги и руки почти не слушались. Я, шатаясь, встал. Он протянул мне хлеба и улыбнулся. Я сейчас, я только пописаю! - Глядя на его реакцию, я сделал несколько шагов к воротам ангара. Он кивнул. Сдерживаясь, чтобы не рвануть немедленно, я сделал еще несколько шагов, вышел наружу, и бросился бежать так, как не бегал никогда в жизни.
     Недели две я на вокзале не появлялся. Первые два дня ужас пережитого не оставлял меня ни на минуту. Еще более страшные картины того, чего удалось избежать, рисовала мне моя неуемная фантазия. Но постепенно я успокоился. Стала сглаживаться острота опасности, от которой удалось уйти. Все больше то, что произошло, стало казаться просто большой неприятностью, которые неизбежны в нашей жизни. А по прошествии недели и вовсе представлялось необыкновенным приключением, украсившим череду блеклых однообразных дней.
     С тех пор горбуна я не видел, но то, что было пережито, не изгладилось из памяти. Я не знаю, чем он меня опоил, но никогда после и не с кем более ярких и острых ощущений и переживаний я не испытывал. Я все время восстанавливал в памяти все детали той ночи, я смаковал их, я уже был счастлив, что в моей жизни такое произошло и оставило такой яркий след.
     И однажды, зимой, месяца через четыре, он опять появился на вокзале. Увидев его, я опешил. Я не знал, что делать, но прошлые воспоминания вспыхнули с необыкновенной силой, и дрожь пошла по всему моему телу. Он долгое время как бы меня не замечал, но потом остановил на мне свой взгляд исподлобья и кивнул на входную дверь. И я покорно двинулся за ним.